В.Каган (Даллас, США)
К одиночеству, взывая о помощи, лепятся эпитеты: беспомощный, несчастный, подавленный, безысходный, покинутый, отчаявшийся, отчужденный, затерянный, тревожный, ужасный, тоскливый, смертельный ... Одиночество - одноочество: один-ок - одно око - лишающий мир объемности взгляд на мир. И “Я одинок, как последний глаз у идущего к слепым человека” (В. Маяковский) – одиночество одноокого и в мире глядящих на мир двумя глазами, и в мире слепых.
Одиночество в человеческой жизни присутствует всегда, но далеко не всегда принимается в его полноте и многогранности. Психолог, работая с чувством одиночества, делает это преимущественно в ключе его преодоления либо направляет усилия на совладание с состояниями, вызванными внезапным или хроническим одиночеством. Одиночество и уединение противопоставляют как негативное и позитивное, травмирующее и успокаивающее, навязанное и свободное. Ресурсы одиночества при этом остаются не-увиденными, не-востребованными и, в конечном итоге, не-понятыми в том смысле, что одиночество не-принято (как заметила М. Цветаева, принятие и есть понимание, и что не принято - то не понято).
Между тем, в одеждах одиночества («Одиночество – это когда человек переживает себя больше, чем окружающее» – И. Хакамада) всегда выступает Одиночество. О нём в «Затмении Бога» писал М. Бубер: «Всякая религиозная действительность начинается с того, что библейская религия называет Страх Божий, т.е. с того, что бытие от рождения до смерти делается непостижимым и тревожным, с поглощения таинственным всего казавшегося надёжным. <...> Тот, кто начинает с любви, не испытав сначала страха, любит кумира, которого сотворил себе сам, но не действительного Бога, который страшен и непостижим. <...> То, что верующий, прошедший через врата страха, получает указания и руководство в отношении конкретной ситуационной связности своего бытия, означает именно следующее: что он перед лицом Бога выдерживает действительность своей проживаемой жизни ...». Совсем в другой системе мировоззрения, но по существу о том же говорит Дон Хуан, выводя Кастанеду на путь воина, пролегающий в безмолвии через принятие своего одиночества. Т.е., я вдруг открываю, что я перед бесконечной и непостижимой тайной один, когда даже те, кого я люблю, как говорят, больше себя, и в ком я «растворён» или с кем «сплавлен», не могут перед этой тайной встать рядом со мной, но каждый стоит в своём одиночестве перед ней. Это тяжкий путь от одиночества к Одиночеству, от порабощённости к свободе, которая суть личная, персональная, не-переложенная ни на кого и ни на что вне меня самого ответственность. Иными словами, за комплиментарными декларациями уникальности каждого человека скрывается его особость как об-особленность, единичность и единственность, его единение с миром как диалог одиночества с тайной, его совладание с жизнью как единоличная проблема. А без этого и свободы нет, ибо свобода одного возможна и вне свободы, но свобода без свободы одного невозможна. И эта свобода одного измеряется принятостью человеком своего Одиночества. Но принимать его - самая трудная в жизни работа. Куда легче сбиться в компанию, группу, толпу и начать войну против “других”: взглядов на искусство или способы планирования семьи, национальностей или рас, партий или религий - да всего, чего угодно, лишь бы без остатка растворить Страх Божий в тварном мирском единстве, а с чем и кем - не так уж важно. И здесь - в мире насилия, войн, ксенофобии - психология уже не властна, она рекрутируется в ряды воинства, ее одевают в “испанский сапог” идеологии или просто выхолащивают.
Стало быть, мы можем говорить, как минимум, о двух одиночествах. Одиночество как переживание инсайта персональности своего диалога с тайной мира - диалога Твари и Творца, Абсолюта и преходящей Единичности. И одиночество как вынужденность, понуждённость в явном мире тварной жизни - прерывающее тварную соединённость с другими. Вот тут-то как раз - предельный выбор свободы экзистенциального выбора.
«Одиночество, - заметил Иосиф Бродский, - это человек в квадрате». Человек замкнутый и возведённый. Замкнутый в возведённость и возведённый в замкнутость. Но не выведенный из мира и не замкнувшийся в мирке. Напротив, одиночество в отличие от уединения наполнено страхом и ужасом необычайной и ничем уже не защищённой открытости одновременно вовне и внутрь себя - открытости тому, чему нет названия, что несказуемо, непредставимо, невообразимо и, вместе с тем, более реально, чем привычная реальность. Более чем условно можно сказать - открытости угадываемому за существованием бытию, в котором, собственно, никаких границ между внешним и внутренним, кроме тебя самого, не существует, ибо ты и есть эта самая граница.
Одиночество - тайна, к которой неудержимо тянет ..., пока в неё не попадаешь и не ощущаешь всем существом то, с чем вне её рассудок мирит магическими и непонятными словами-заклинаниями - универсум, бесконечность, вечность, бог, либидо, мортидо ... Но здесь, в реальной жизни, они не работают. Здесь ты так предельно не один, что твоё одиночество - единственный способ пережить свою растворённость и, стало быть, бесследную затерянность в мире.
Эта мучительность одиночества открывает новые зрения и прозрения, если хватает мужества выдержать направленный на тебя взгляд. Но хватает или не хватает, оказаться под этим взглядом - значит испытать самую сердцевинную суть того, что Абрахам Маслоу назвал pick experience, и без чего никакая экзистенция не возможна.
Психиатр и психолог, видящие в человеке “носителя мозга, психики или черт характера” легко транскрибируют всё сказанное в свои понятия и термины. Что ж, к встрече с Одиночеством можно придти разными путями, в том числе и через переживания болезненные - как в смысле причиняемой ими душевной боли, так и в смысле их природы.. Но путь, каков бы он ни был, еще не сама встреча. По нему даже толпой можно двинуться. Но в момент встречи человек предельно одинок или ... встреча не состоялась. Собственно говоря, одиночество - не факт, но переживание - оказывается единственно надёжным знаком встречи человека с экзистенцией, во время которой происходит (или не происходит) инсайт индивидуации, самоопределения, обретания самости и смыслов, которые не даются раз и навсегда обретением как приобретением.
И тогда прежде, чем я стану собеседником для другого человека, прежде, чем он сможет стать собеседником для меня, и для того, чтобы беседа наша состоялась как диалог, а не два переплетающихся или параллельных монолога, я должен принять его одиночество - это экзистенциальное Alter Ego его идентичности. Но для этого я должен принимать своё одиночество и вступать в диалог с ним.
Воспринимая одиночество только как «терапевтическую мишень», психотерапевт и клиент остаются обречёнными на борьбу с масками, призраками одиночества вместо конструктивного диалога с самим одиночеством. Ибо душа взывает о помощи лишь тогда, когда она одинока - перед лицом переживания, проблемы, симптома, тайны мира ..., и степень этого одиночества становится непереносимой. И помощь нужна для принятия одиночества и открытия в себе способности к диалогу с ним.